— Не пойдет, Эрика, я не могу. До встречи с Александрой я по-настоящему и не понимал, как много значит для меня Пернилла. Алекс была моя страсть, а Пернилла и дети — моя жизнь. Я не смогу.
Эрика наклонилась вперед и положила ладонь на руку Дана. Ее голос был спокойным и ясным и никак не выдавал ее внутреннего волнения.
— Дан, ты обязан. Полиция должна знать. И кроме того, у тебя есть возможность рассказать Пернилле обо всем самому, свою версию. Рано или поздно полиция до всего докопается, и тогда у тебя не останется ни малейшего шанса объяснить все Пернилле так, как ты можешь сейчас. У тебя больше нет выбора. Да ты и сам понимаешь, что она наверняка знает или, по крайней мере, догадывается. Это, возможно, даже станет большим облегчением для вас обоих, когда вы об этом поговорите, — не останется никаких камней за пазухой.
Она заметила, что Дан внимательно слушает и слышит то, что она сказала, и в то же время чувствовала, как его бьет дрожь.
— Да ты только подумай, что будет, если она уйдет, заберет детей и оставит меня. Эрика, куда я тогда денусь? Я без них ничто.
Тихий-тихий голосок внутри Эрики безжалостно нашептывал ей, что Дану следовало раньше думать об этом, но другой — более сильный — голос говорил ей, что сейчас не время для упреков, теперь надо заняться более важными вещами. Эрика наклонилась и в утешение погладила Дана по спине. Сначала от этого он заплакал еще сильнее, но потом плач стал ослабевать, и, когда он поднял голову и вытер слезы, Эрика взглянула ему в глаза и поняла, что он решил больше не прятаться от неизбежного.
Отъезжая от пристани, Эрика посмотрела в зеркало и увидела, что он неподвижно стоит на своем любимом катере и смотрит на море. Она скрестила пальцы на удачу, чтобы Дан нашел правильные слова: ему будет непросто.
Зевки выходили такими тотальными, что казалось, рождались где-то в пятках, а потом сотрясали все тело. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким усталым и одновременно таким счастливым.
Он пытался сосредоточиться на многочисленных стопках бумаг, лежащих перед ним. Дело об убийстве повлекло за собой неправдоподобное количество документов, и сейчас перед ним стояла задача изучить их все, до последней детали, чтобы найти крошечный, но жизненно важный кусочек головоломки, который бы позволил продолжить расследование. Он помассировал глаза большим и средним пальцами, сделал глубокий вздох, чтобы собраться с силами.
На десятой минуте ему пришлось подняться со стула, чтобы немного размяться, раздобыть кофе, попрыгать, — все пошло в ход, лишь бы не заснуть и еще хоть ненадолго сконцентрироваться на работе. Несколько раз его рука безотчетно и совершенно непроизвольно сама собой тянулась к телефону, чтобы позвонить Эрике, но он себя останавливал. Если она устала так же, как и он, то она еще спит. Он задумал сегодня ночью не давать ей спать так долго, сколько возможно, если, конечно, у него получится.
В одной из стопок бумаг, которая заметно подросла с того раза, когда он ее просматривал, был собран материал о семье Лоренс. Видимо, Анника, как обычно, продолжала скрупулезно рыться в старых статьях и заметках, где упоминались Лоренсы, и аккуратно складывала их на стол. Патрик работал методично и освежал в памяти сведения; он перевернул бумаги и, таким образом, начал читать с самого низа то, что он уже читал раньше. Прошло два часа, Патрику не попалось ничего, что бы разбудило его фантазию, но он по-прежнему остро чувствовал, будто пропустил что-то важное. Казалось, все время от него что-то ускользает.
Первая по-настоящему интересная новая информация попалась, когда он уже почти добрался до конца. Анника снабдила его заметкой о поджоге в Булларене, примерно в пяти милях от Фьельбаки. Заметка, датированная 1975 годом, занимала целую полосу в «Бохусландце». Дом сгорел в ночь с 6 на 7 июля 1975 года; пожар вспыхнул внезапно и был сильным, как взрыв. Когда огонь догорел, от дома остался практически один пепел, но пожарные обнаружили останки двух человеческих тел — по всей видимости, Стига и Элизабет Нурин, пары, которая владела домом. Каким-то чудом их десятилетний сын спасся от огня, и его нашли в одной из надворных построек. Обстоятельства возникновения пожара казались очень подозрительными, как указывалось в «Бохусландце», и полиция считала его поджогом.
Заметка была прикреплена скрепкой к папке. Внутри папки Патрик обнаружил материалы полицейского расследования. Он никак не мог понять, какое отношение имеет эта заметка к семье Лоренс, до тех пор пока не открыл папку и не прочитал имя десятилетнего сына Нуринов. Мальчика звали Ян. Также там лежал рапорт из социальной службы о том, что мальчика взяла к себе семья Лоренс. Патрик тихо присвистнул. Ему было по-прежнему не ясно, как связывались вместе смерть Алекс и смерть Андерса, но что-то начало ворошиться по краям его сознания — словно тени, которые не пропали по мановению ока, но стали не такими густыми, когда он всмотрелся в них попристальнее. Патрик чувствовал, что он на правильном пути. Он отметил это про себя и потом продолжил методично просматривать материалы дела.
Блокнот постепенно заполнялся заметками. Карин всегда шутила над его неразборчивым почерком, говоря, что ему следовало стать доктором. Но сам Патрик легко разбирал свой почерк, и это было самое главное. Несколько пунктов «что-надо-сделать» обрели форму. Но среди заметок Патрика доминировали вопросы, появившиеся после прочтения, и он отметил их большими вопросительными знаками. Кого ждала к себе Алекс на праздничный ужин? Мужчину, с которым она тайно встречалась и от которого ждала ребенка? Мог ли им быть Андерс, хотя он сам утверждал обратное? Или это был кто-либо еще, о ком они ничего не знали? Как получилось, что такая женщина, как Александра, с ее внешностью, положением и деньгами, имела связь с таким, как Андерс? Почему она прятала статью об исчезновении Нильса Лоренса у себя в комоде?