Ледяная принцесса - Страница 50

— Ну хорошо. Мне кажется, я уже обо всем спросил, так что мне пора сказать спасибо и откланяться. Потрясающе вкусно вы печете, должен сказать. Теперь буду дня два сидеть на салате, — сказал Патрик и похлопал себя по животу.

— Он бы еще на собачий корм перешел, да это ему пока без надобности. Он еще молодой и растет.

Патрик предпочел согласиться с этим суждением, нежели указывать на то, что в его тридцать пять лет он вряд ли смахивает на растущего юношу. Он было поднялся с дивана, но тут же плюхнулся обратно: было такое впечатление, что у него в животе тонна бетона. Плюс к горлу подступила благородная отрыжка. Оказалось, что он явно переусердствовал, запихнув в себя все это. Патрик сощурил глаза, когда проходил через гостиную, где все одна тысяча четыреста сорок два Санта-Клауса следили за ним. На выход ушло не меньше времени, чем потребовалось на вход, и Патрик изо всех сил старался не обгонять госпожу Петрен, которая семенила к двери. Про эту старушку никак не скажешь, что у нее нет пороху в пороховницах. Она была серьезным свидетелем, и при наличии ее показаний найти пару недостающих кусков головоломки — лишь вопрос времени. И тогда они смогут предъявить Андерсу Нильссону обвинение на основе неоспоримых свидетельских показаний. До сих пор у них имелись только улики, но сейчас, похоже, убийца Александры Вийкнер найден. И все же полной уверенности у Патрика не было. Помимо булочек, его изнутри донимало навязчивое, беспокоящее чувство, что простые решения — далеко не всегда правильные. Очутившись на крыльце, он втянул в себя свежий воздух, и ему сразу полегчало. Когда он взялся благодарить госпожу Петрен и уже совсем было собрался уходить, она ему что-то протянула. Патрик с любопытством посмотрел, что же там такое. Пакет от ИКЕА, доверху набитый булочками, и Санта-Клаус сверху. Патрик потрогал живот и застонал.

* * *

— Ну так, Андерс. Похоже, для тебя все выглядит довольно мрачно.

— Нуда.

— «Ну да» — это все, что ты можешь сказать? Говорю для ясности: ты по уши в дерьме. Это ты понимаешь?

— Я ничего не сделал.

— Не сделал? Сидишь тут прямо передо мной и гонишь чушь. Я знаю, что ты ее убил. Так что тебе лучше признаться и не тратить мое время. А чем проще все это будет для меня, тем легче обернется и для тебя. Понятно я выражаюсь?

Мелльберг и Андерс сидели в единственной во всем участке Танумсхеде комнате для допросов. Комната была совсем не похожа на таковую в американских полицейских сериалах, где на стене обязательно висит одностороннее зеркало, чтобы коллеги-полицейские могли полюбоваться допросом из соседнего помещения. Что-что, а это Мелльберга более чем устраивало. Допрос подозреваемого в одиночку — грубейшее нарушение процедуры, но Мелльберг всегда и во всем устанавливал свои правила, а все остальное изящно называл дерьмом. Тем более что Андерс и словом не заикнулся об адвокате или о том, чтобы при допросе присутствовал еще кто-нибудь. А сам Мелльберг, естественно, не собирался ему на это указывать.

В маленькой, по-спартански обставленной комнате с голыми стенами из мебели были только стол и два стула, занятые сейчас Андерсом Нильссоном и Бертелем Мелльбергом. Андерс небрежно развалился на стуле, сцепив пальцы на колене, другую ногу он вытянул перед собой прямо под стол Мелльберга; Мелльберг, напротив, стоял, наклоняясь через стол, насколько это было возможно, поэтому Андерс мог в полной мере наслаждаться мятным запахом его лосьона. Мелльберг не переставая орал так, что его слюна долетала до лица Андерса. Но Андерс сидел совершенно неподвижно, он не сделал ни малейшей попытки вытереть брызги с лица и вел себя так, будто комиссар был не более чем назойливой мухой, от которой ему даже лень отмахнуться.

— Мы оба — и ты, и я — знаем, что это ты убил Александру Вийкнер. Обманом запихал в нее снотворное, положил в ванну, перерезал вены, а потом спокойненько сидел и любовался, как она истекает кровью. Я предлагаю: давай по максимуму облегчим друг другу жизнь — ты признаешься, а я составляю протокол.

Мелльберг считал, что он добрался до ключевого момента в допросе, и от удовольствия блаженно сложил руки на пузе. Он ждал. Со стороны Андерса не последовало ни малейшей реакции. Он продолжал сидеть, опустив голову; его длинные неопрятные волосы упали вниз и закрыли все лицо. Угол рта Мелльберга недовольно дернулся: признаться, он ждал чего угодно, но только не того, что все его игрища оставят Андерса безразличным. После не очень продолжительного молчаливого ожидания Мелльберг грохнул кулаком по столу, пытаясь вывести Андерса из прострации. Никакой реакции.

— Черт тебя побери, пьянь! Ты что, думаешь, так будешь здесь сидеть и время тянуть? Ну так знай: тебе не повезло — не на того напал. Либо ты говоришь мне правду, либо мы сидим здесь целый день.

Казалось, круга пота под мышками рубашки Мелльберга расплывались все шире и шире после каждой фразы.

— Ты у нас ревнивенький или как? Мы нашли картину, которую ты намалевал с нее, так что совершенно ясно, что вы друг с дружкой трахались. А уж после того как мы нашли твое письмо ей, вообще никаких сомнений не осталось. Твое жалкое сопливое сюсюканье. Мне от этого тошно. Чего она в тебе нашла? Да ты только посмотри на себя: грязный, облезлый — во, блин, донжуан хренов. Она что, извращенка какая-то была? И кайф ловила от шелудивой и вонючей алкашни? Она как: всю пьянь во Фьельбаке перепробовала или только тебе обломилось?

Молниеносным, как у кобры, броском Андерс вскочил на ноги, перелетел через стол и схватил Мелльберга за горло.