Ледяная принцесса - Страница 48

— Что он думает? Разве это не здорово?

Патрик не вполне отчетливо понимал, что ему следует отвечать; он слегка помедлил, но все-таки ухитрился сформулировать ответ:

— Ну да, абсолютно, фантастика, здорово.

Он бросил взгляд на госпожу Петрен: заметила ли она, что интонация несколько не соответствовала словам. К своему великому изумлению, Патрик увидел, что глаза у нее заблестели и она вовсю улыбается широкой проказливой улыбкой.

— Пусть он не беспокоится. Я прекрасно знаю, что это ему не очень по вкусу. Но он понимает, что в старости имеешь полное право на старческие причуды.

— Причуды?

— Если хочешь быть хоть немного интересной, приходится быть эксцентричной. Иначе станешь обыкновенной, никому не нужной старой каргой. Понимает он?

— Но почему Санта-Клаусы?

Этого Патрик действительно не понимал, и госпожа Петрен терпеливо, как ребенку, взялась ему объяснять:

— Он понимает, что с Санта-Клаусами все просто здорово, потому что их надо всего лишь раз в год вынуть и расставить. А большую часть года у меня здесь так чисто, как ему и не снилось. Но когда подходит Рождество и здесь везде Санта-Клаусы, то ко мне все время забегают толпы детей, а для старой клюшки вроде меня, у которой бывает не так много гостей, — душевная радость, когда маленькие, едва начавшие жизнь человечки названивают мне в дверь, чтобы посмотреть на Санта-Клаусов.

— А могу я спросить, как надолго госпожа Петрен выставляет своих Санта-Клаусов?

— Ну да, я начинаю расставлять их в середине октября, а заканчиваю убирать не раньше апреля. Хотя, думаю, он должен понимать — на то, чтобы их расставить, нужна минимум неделя, а то и две. Да и убрать выходит ничуть не скорее.

Патрик с легкостью мог себе представить, что эта процедура требует много времени. Он быстренько попробовал подсчитать, сколько их, но опять ошалел от пялившихся на него Санта-Клаусов, повернулся к госпоже Петрен и задал ей прямой вопрос:

— А сколько их здесь у вас, госпожа Петрен?

И получил быстрый и определенный ответ:

— Одна тысяча четыреста сорок три. Нет, извини, одна тысяча четыреста сорок два. Я грохнула одного вчера. Между прочим, одного из самых лучших, — сказала госпожа Петрен с явным огорчением.

Она быстро крутанулась, в ее глазах опять на доли секунды блеснуло солнце. С неожиданной силой она вцепилась в рукав Патрика и более или менее успешно двинулась вместе с ним в кухню. Да, возраст здорово согнул госпожу Петрен, и она буквально висела у него на рукаве, и в эту минуту Патрик явно предпочел бы, чтобы она лучше оглохла с возрастом.

— Мы сядем здесь. Уж к кому, к кому, а ко мне парни толпами не шастают, а сюда — на кухню — я их вообще не допускаю.

Патрик спросил, не надо ли помочь, был категорически отвергнут и сел на жесткий кухонный диван. Он уже смирился с мыслью о том, что сейчас его будут поить черт-те как сваренным кофе. Он опять выпучил глаза, когда увидел большую, сверкающую сталью, навороченную кофеварку, которая красовалась на кухонном столе.

— Какой он хочет: капуччино, латте или, может, двойной эспрессо? Похоже, что он в этом нуждается.

В ответ Патрик лишь немо кивнул. Госпожа Петрен явно получила кучу удовольствия от его изумления.

— А что он ожидал? Бабушкину кофемолку и котелок образца сорок третьего года? Не стоит думать, что старая карга вроде меня не получает удовольствия от жизни и от хороших вещей. А эту кофеварку мне сын подарил на Рождество, пару лет назад. И, должна сказать, здорово получилось. Иной раз окрестные старухи в очередь ко мне выстраиваются, чтобы кофейку попить.

Она ласково похлопала по сверкающему боку кофеварки, которая жизнерадостно побулькивала, и плеснула еще молока в уже поднявшуюся молочную пенку.

Пока кофе варился, на столе внезапно начала материализоваться фантастическая выпечка разных видов — одна за другой. И не какая-нибудь ерунда вроде финского хвороста или микроскопических карлсбадских крендельков — ничего подобного: булочки с корицей, пышные маффины, щедро облитые глазурью шоколадные пирожные, воздушные меренги. И по мере того как вся эта роскошь выстраивалась перед Патриком, глаза у него раскрывались все шире и шире, а рот постепенно наполнялся слюной — настолько, что он уже боялся, как бы она не начала капать на стол. Госпожа Петрен разулыбалась, когда увидела выражение его лица, поставила перед Патриком чашку горячего, душистого свежеприготовленного кофе и устроилась напротив, на деревянном стуле с высоченной прямой спинкой.

— Я так понимаю, он хочет поговорить со мной о той красоточке из дома через дорогу. Ну да, я же ведь говорила с его комиссаром и рассказала все то немногое, что я знаю.

Патрик заставил себя оторваться от глазированного пирожного, в которое он как раз впился, и ему пришлось облизать зубы, прежде чем он смог открыть рот.

— Да, может быть. Не будет ли госпожа Петрен столь любезна, чтобы рассказать о том, что она видела? Ничего, если я включу диктофон?

Он нажал на кнопку записи и терпеливо ждал, пока госпожа Петрен ответит.

— Да, конечно, само собой. Так, это была пятница, двадцать пятое января, полседьмого. Ты лучше спрашивай, а то мне так трудновато.

— Почему вы так уверены насчет даты и времени? Ведь уже прошло порядочно времени.

Патрик выдержал еще одну паузу.

— Ну, у меня как раз был день рождения. Так что приехал сын с семьей, привез подарки, мы посидели, поели торт. А потом они уехали, как раз перед новостями полседьмого на четверке. Вот тогда я и услышала, что там снаружи что-то происходит. Я подошла к окну, которое смотрит на холм и выходит на дом той красоточки, и тогда-то я его и увидела.