— Да, это действительно был довольно необычный брак. Я встречалась с Хенриком в Гётеборге, и у меня создалось ощущение, что их жизни шли параллельно, как рельсы, которые редко пересекаются. Совершенно невозможно сказать, что он знал и чего не знал. Мы слишком мало знакомы. У этого малого лицо непроницаемое, как камень. И то, что он знает или чувствует, он предпочитает держать в себе. Человек такого типа иногда напоминает паровой котел: давление растет, растет, а потом в один прекрасный день — взрыв.
— А ты не думаешь, что именно так и могло случиться — какая-то капля переполнила чашу, и обманутый муж убил неверную жену? — предположил Патрик.
— Я не знаю, правда не знаю. Но думаю, что лучше мы выпьем сейчас еще немного вина или, по крайней мере, то, что осталось, и поговорим о чем-нибудь другом, а не об убийстве и внезапной смерти.
Он охотно согласился и поднял бокал, произнося тост. Они перебрались на диван и провели остаток вечера, неспешно разговаривая о том о сем. Эрика рассказывала о своей жизни, о неприятностях с домом и скорби по родителям. Он говорил о ярости и чувстве беспомощности после развода, о потерянности и одиночестве, когда он остался на бобах как раз в тот момент, когда почувствовал себя готовым иметь семью и детей, тогда, когда думал, что они состарятся вместе.
Даже тишина, когда они молчали, действовала на них умиротворяюще. И было что-то такое во взгляде Эрики, что Патрику пришлось взять себя в руки, чтобы не наклониться и не поцеловать ее. Он удержался, и взгляд этот больше не повторился.
Он смотрел, как ее выносят. Ему хотелось заорать, завизжать, броситься на ее бесчувственное тело. Обнять и удержать навеки.
Хотя теперь это была не она. Совсем не она.
Какой-то чужой мужик будет в ней колупаться и рыться, вскрыв ее тело. Какая она красивая, когда ее нет в ней. Никто и никогда, кроме него, не узнает, какая она тягостно-притягательная.
Для них она будет просто еще одним куском свежего мяса. Очередной регистрационный номер в отчете.
Почти неосознанно пальцы его левой руки коснулись ладони, вчера эта ладонь гладила ее руку. Он прижал ладонь к щеке и попытался почувствовать хоть что-нибудь похожее на ледяное прикосновение мертвой кожи своей любимой.
Он ничего не почувствовал, она исчезла. Вспышки фотоаппаратов раздавались то там, то здесь. Какие-то люди входили и выходили, сновали вокруг дома. Что они суетятся? В любом случае уже слишком поздно.
Его никто никогда не видел. Он был невидимкой. Он всегда был невидимкой.
Ничего не получилось или получилось… Она все же его увидела. Она всегда его видела. Он посмотрел в ее глаза, в ее замечательные голубые глаза, и попал в ловушку. А сейчас ничего не осталось, совсем ничего. Великая битва давно проиграна.
Он стоял в тени и смотрел, как они выносят куда-то его жизнь, покрытую желтым больничным одеялом. Когда долго катишься по дороге, можно приехать в тупик и выбора нет. Он всегда знал, что это время придет. Он тосковал по тому, чтобы ожидание наконец разрешилось.
Его не было.
Нелли, казалось, слегка удивилась, когда Эрика позвонила ей. На секунду Эрика даже подумала, что делает это напрасно. Но у нее не выходило из головы неожиданное и примечательное появление Нелли на поминках Алекс и то, что она никак не могла оторваться от Джулии. Конечно, Карл-Эрик работал на Фабиана Лоренса и занимал должность главы заводоуправления до самого переезда в Гётеборг, но, насколько Эрика знала, они никогда не дружили семьями. Семья Карлгрен стояла гораздо ниже семьи Лоренс на социальной лестнице.
Эрику провели в гостиную, обставленную изысканно и с большим вкусом. Главным ее украшением был вид из окна. Он открывался гаванью на берегу и уходил вдаль к открытому горизонту и островам на его фоне. В такой день, как этот, когда солнце отражалось от присыпанного снегом льда, все было настолько ярким, что могло поспорить с летним днем. Они сидели на одном из элегантных диванов. Эрике подали маленькие канапе на серебряном подносе. Они показались ей фантастически вкусными, но Эрика постаралась взять себя в руки, чтобы не показаться невоспитанной. Нелли взяла только одно — Кощей, который боялся прибавить пару граммов лишнего веса.
Беседа протекала довольно вяло, но очень вежливо. В долгих паузах между фразами было слышно тиканье часов и осторожные прихлебывания, когда они пили горячий чай. Предмет разговора крутился вокруг совершенно нейтральных тем: о том, что молодежь уезжает из Фьельбаки, о безработице и о том, как грустно, печально и неприятно, что старые красивые дома на побережье раскупаются или практически уже все раскуплены чужаками. Нелли взялась рассказывать о прежних временах: как все было здорово и замечательно, когда она, стройненькая и красивая, впервые появилась во Фьельбаке. Эрика слушала внимательно и время от времени вежливо задавала вопросы.
Казалось, они закладывают виражи вокруг цели, к которой, как они обе знали, доберутся рано или поздно. В итоге Эрика набралась мужества и решила перейти непосредственно к делу, ради которого она, собственно, и пришла.
— Последний раз мы виделись при очень грустных обстоятельствах.
— Да, подумать только, такая молодая женщина.
— А я и не знала, что вы были близко знакомы с семьей Карлгрен.
— Карл-Эрик работал на нас много лет, и мы, конечно, встречались с его семьей при разных обстоятельствах. Мне подумалось, что будет более чем правильно зайти туда ненадолго.
Нелли опустила глаза. Эрика заметила, что она нервным жестом зажала руки между коленей.