Ледяная принцесса - Страница 116

116

— Но почему, Вера? Почему? Для чего ты это сделала?

Вера сидела, устремив перед собой неподвижный взгляд, но Патрик смотрел на ее руки, которые слегка тряслись и говорили о том, что ее внешняя невозмутимость напускная. Патрик не мог себе даже представить, какой это кошмар для матери — увидеть своего сына висящим под потолком с толстым синим языком и вылезшими из орбит глазами. Сам Патрик с содроганием вспоминал лежащего на полу Андерса, а каково его матери? Эта кошмарная картина будет сниться ей по ночам до конца жизни.

— Я хотела оберечь его от унижения. Все время люди смотрели на него с презрением, на него показывали пальцем и смеялись, задирали нос, когда проходили мимо, и считали себя выше его. Что бы сказали люди, услышав, что Андерс повесился? Я хотела избавить его от этого позора и поэтому сделала единственное, что должна была сделать.

— Но я все еще не понимаю, почему, по-твоему, то, что он повесился, хуже, чем если бы его убили?

— Ты слишком молодой, чтобы понять. Презрение к самоубийцам по-прежнему очень глубоко сидит в людях здесь, на побережье. А я не хотела, чтобы люди говорили плохо о моем мальчике, про него и так все время говорили всякое дерьмо.

В голосе Веры слышались стальные нотки. Долгие годы она тратила всю свою энергию на то, чтобы защищать сына и помогать ему. И хотя Патрик по-прежнему не вполне понимал ее мотивы, но все же находил вполне естественным то, что Вера продолжала защищать своего сына даже после его смерти. Она потянулась за альбомом и открыла его так, чтобы Патрик тоже увидел. Судя по одежде, фотографии были семидесятых годов, и Андерс улыбался ему со всех пожелтевших снимков открыто и радостно.

— Он был очень хороший — мой Андерс. — Голос Веры прозвучат мечтательно, и она погладила указательным пальцем фотографии. — Он всегда был такой хороший мальчик, с ним я никогда не знала никаких проблем.

Патрик с интересом посмотрел на снимки. Ему с бон большим трудом верилось, что это тот же самый человек, которого Патрик иногда встречал и знал как закоренелого алкаша. Слава богу, что этот мальчик на фотографиях не знал, какая судьба его ожидает. Один из снимков вызвал у Патрика особый интерес. Худенькая светловолосая девочка стояла рядом с Андерсом, который сидел на велосипеде с детской спинкой и боковыми опорами. Она едва заметно улыбалась и застенчиво смотрела в камеру из-под челки.

— Это, наверное, Алекс?

— Да, — односложно ответила Вера.

— Они в детстве часто играли вместе?

— Не очень часто, но иногда бывало. Они ведь учились в одном классе.

Очень осторожно Патрик наступил на больное место. При этом ему самому казалось, что он идет босыми ногами по терновнику.

— Насколько я знаю, какое-то время у них преподавал Нильс Лоренс?

Вера испытующе посмотрела на него:

— Да, возможно, но это было очень давно.

— О Нильсе Лоренсе ходило много разговоров, как я понимаю, а потом, когда он пропал, слухов стало ничуть не меньше.

— Здесь, во Фьельбаке, люди болтают обо всем, и ясное дело, что они говорили о Нильсе Лоренсе тоже.

Было совершенно ясно, что Патрик сейчас ткнул в незажившую рану, но он был обязан надавить на нее еще сильнее.

— Я разговаривал с родителями Александры, и они сделали мне совершенно определенное заявление о Нильсе Лоренсе. То, что они рассказали, также касается и Андерса.

— В самом деле?

Патрик подумал, что Вера явно не собирается облегчить ему задачу.

— Они утверждают, что Нильс Лоренс изнасиловал Александру, и, как они сказали, он также совершил насилие и в отношении Андерса.

Вера продолжала сидеть словно каменная, с совершенно прямой спиной и ничего не ответила на слова Патрика — фразу, которую он построил как вопрос. Патрик решил дождаться реакции Веры, и через несколько мгновений внутренней борьбы она медленно закрыла альбом с фотографиями и поднялась из-за стола.

— Я не собираюсь говорить об этом, но хочу, чтобы ты ушел. Если вы сочтете нужным предъявить мне обвинение за то, что я сделала, когда нашла Андерса, то знаете, где меня найти. Но я не собираюсь помогать вам выкапывать то, чему бы лучше лежать похороненным.

— Только еще один вопрос. Ты когда-нибудь говорила об этом с Александрой? Насколько я понял, она решила рассказать о том, что произошло, и было бы вполне естественным, если бы она захотела поговорить с тобой.

— Ну да, она так и сделала. Я сидела там, у нее дома, наверное, за неделю до ее смерти и слушала ее наивные идеи насчет того, что надо избавиться от прошлого, вытащить на свет все старые скелеты и так далее и так далее. Все это — новомодные штучки, по моему мнению. Сейчас все норовят перетряхивать свое грязное белье на людях и считают, что очень полезно выставлять напоказ свои грехи и секреты, но некоторые вещи должны быть только личными. И я ей тоже так и сказала. Не знаю, слушала она меня или нет, но надеюсь, что слушала, а иначе получается, что я зря сидела и наживала цистит в ее холодном доме.

После этих слов Вера отчетливо дала понять, что разговор окончен, и пошла к двери. Она демонстративно открыла ее для Патрика и очень холодно с ним попрощалась.

Когда Патрик вышел на улицу, он надвинул поглубже на уши шапку и надел варежки — он буквально не знал, с какой ноги пойти от холода. Попрыгав, чтобы чуточку согреться, он помчался к машине.

Как понял Патрик за время их разговора, Вера была очень сложным человеком. Она принадлежала к совсем другому поколению, но не разделяла многие его ценности и правила. Ради сына она всю жизнь нарушала их. Даже когда он стал взрослым и жил отдельно, она продолжала опекать его. Рано оставшись без мужа, она жила сама по себе, изолированно, не связывая себя правилами своего поколения, принятыми для мужчин и женщин. Патрик не мог не чувствовать против своей воли определенного восхищения этой сильной женщиной, которой пришлось выдержать в жизни намного больше, чем другим людям.

116